— Андрей, почему вы занялись рискованным стартапом?

— Я создавал до этого новые проекты, но в традиционных для России секторах экономики. «Традиционные» — это связанные с низкотехнологичными капиталами: недвижимость, природные ресурсы, финансовый сектор, консалтинговый бизнес, строительство. Чтобы заниматься этими традиционными отраслями в России, необходим административный ресурс и доступ к госсредствам. Это не дает тебе драйва.

Капитал всегда ищет те отрасли, которые являются наиболее прибыльными. В России в низкотехнологичных секторах все еще высокая рентабельность капитала. А во всем мире эти отрасли уже не такие прибыльные, и поэтому капитал переходит туда, где доходы выше. Сейчас это высокие технологии — новые инновационные сферы и продукты, под которые не существует готового рынка. Там, где можно создавать что-то совершенно новое, и существует высокотехнологичный капитал — это IT, AI, биомед, финтех или новые материалы.

— Когда вы решили заняться высокими технологиями?

— В кризис. Изначально нашим направлением были природные алмазы, и мы не планировали заниматься синтетическими. Но это опять соответствует низкотехнологичному капиталу: доступ к сырьевому ресурсу, губернатору и финансам. Была зависимость и никакой технологичной сферы. Но зато мы изучили всю алмазную отрасль.

Единственную нишу, которую мы увидели: не продавать алмазы как ограненные камни, а как инвестиционные пакеты. Мы выяснили, что выгодным вложением являются только те алмазы, которые имеют стоимость выше $250 тысяч. Идея о том, что алмаз — хороший инвестиционный инструмент — это миф. Потому что тут нет вторичного рынка сбыта, разве что ломбарды.

— Что влияет на стоимость алмаза?

— Алмазная отрасль без учета ювелирных изделий — огромный рынок с оборотом $16 млрд в год. Но он находится полностью в закрытом конгломерате. В нем есть алмазодобывающие компании — такие лидеры как Алроса, De Beers, Rio Tinto. Они держат более 75% рынка сырых алмазов. Потом есть рынок сайд-холдеров, которые являются прямыми покупателями. Самые крупные ограночные центры — это Индия (Сурат), Израиль и Антверпен (Россия в этот список, кстати, давно не входит). Само собой, конечные рынки. Но единственный, кто дает стоимость бриллиантам, это мы с вами как потребители. Это наши девушки, эмоции, желания, которые формируют капитализацию этим $16 млрд.

Бриллиант в чистом виде продается только через ювелирные изделия. Поэтому единственный выход алмаза — это конечный потребитель. Один из рисков — не только закрытость рынка, влияющая на инвестиционный продукт, но и технологии, и инновации. Эти факторы сегодня никто не учитывает.

— Первые технологии создания искусственных алмазов появились в 1950-х, почему их начали продавать только с 2012 года?

— Без технологий, созданных в 50-60-х годах, не работала бы обрабатывающая промышленность: чтобы обработать углеводородистую сталь или какой-то сложный материал, нужен алмаз. Алмаз — это уникальный материал для точной обработки материалов — титана, стали, композитов, и так далее.

Но те технологии не способны производить алмаз высокого качества, в том числе для ювелирной промышленности. Потому что и для нее, и для любого высокотехнологичного рынка, нужен алмаз с высокими характеристиками. А первые синтетические образцы были коричневыми. Высокие характеристики появились только в 80–90-х годах, когда в Советском Союзе начали производить чистые алмазы высокого качества.

Первая технология — установка высокого давления и температуры БАРС. Эти технологии в 90-х годах выкупили американцы — приезжали и «пылесосили» здесь рынок. Только к началу 00-х в США появились технологии для изготовления крупнокаратного алмаза с совершенными оптическими свойствами.

Сегодня многие сотрудники американских стартапов — выходцы из советского или российского Физтеха. Это и физико-технический институт, и новосибирский, и МИФИ. До сих пор в этой области Россия является кузницей кадров — инженерных и научных. К сожалению, большая часть молодых специалистов со знанием английского языка работают за рубежом. И пока их ничто не может удержать. Об этом никто публично не говорит, но около 50 тыс квалифицированных молодых кадров ежегодно уезжает — во всех лабораториях Японии, Кореи, Европы, Америки работают наши ребята.

— Сложно изучать высокотехнологичные процессы без опыта в этой отрасли?

— Я учился в Бауманском институте, и мне всегда легко было с математикой и физикой. Но я никогда не работал по своему инженерному профилю. К сожалению, время такое у нас было — никто не работал по специальности. Поэтому я наконец вернулся в плоскость, которая мне всегда была безумно интересна.

Сейчас мы нашли для себя оптимального партнера, институт Академии Наук — Фундаментальный институт общей физики. Мы практически постучали в двери и сказали: «Хотим посмотреть, что у вас есть, и выстроить с вами взаимоотношения». Но предложить — это одно дело, а принципы и цели у всех разные. У ученого и бизнеса найти эти точки соприкосновения очень и очень тяжело.

Мы создали с ними совместное предприятие — исследовательский центр алмазных и лазерных технологий. Вложились в оборудование, инвестировали в новую лаборабораторию, новые реакторы и проведение НИОКР. Привлекаем новых специалистов, и они, как и я, с удовольствием возвращаются в отрасль.

— Когда вы планируете выйти на рынок?

— Первый продукт, который мы создали, самый понятный и самый быстрый — искусственно выращенный алмаз. Мы создаем чистейшие бриллианты. Но я не хочу их продавать на B2B рынок.

Мы создаем бренд и выходим на мировую розницу, формируя новое позиционирование искусственно выращенного алмаза — уникального продукта, созданного разумом человека. Это совершенный продукт, потому что он воспроизводит математическое совершенство вселенной. А мы воспроизвели природные процессы.

Сегодня рынка этому материалу нет, но время ему придет когда мы сможем уменьшить стоимость и реализовать высокую воспроизводимость. Твердотельные, мощные и квантово-каскадные лазеры — они формируются за счет новых материалов. И следовательно — это очень длительный процесс, не одного года. Мы же создали базовую технологию. Например, уникальные, изотопически чистые алмазные пластины. Или пластины с NV-центрами, используемые для квантовых технологий. Но сегодня рынка этих пластин нет. Потому что для ввода новых материалов и формирования новых устройств требуется время.

В России это очень узкая ниша, поэтому мы работаем с израильскими компаниями, с европейским рынком и с американским. Взаимодействуем с крупными производителями лазеров — и с Trumpf, и с IPG Photonics, и с Российским квантовым центром. Только тогда, когда будет создан рынок, пойдут миллионные заказы. Но не создав базовую технологию, нельзя заниматься продажами.

— Среди ваших заказчиков есть российские компании?

— С российскими крупными компаниями очень тяжело структурироваться. Госкомпаниям нужно запланировать все на годы вперед, чтобы им выделили финансирование, это очень длительный процесс. А инновационный продукт — очень быстрый и гибкий. И, главное, не всегда с предсказуемым результатом. А в России отрицательный результат или его отсутствие, особенно у государственных компаний, считается преступлением. Я боюсь, что из-за этого Россия для формирования новых продуктов будет использовать компонентную базу, которая — изобретена здесь, внедрена на Западе, но потом въезжает из-за рубежа в виде комплектующих.

— Синтетическое производство алмазов повторяет природные методы?

— Как появляется природный алмаз, точно сказать никто не может. Никто не знает, что появляется в земной коре. То, что там высокое давление и высокая температура — да, но откуда берется углерод. Никто не знает, и как долго он производится.

Нет единого мнения: рождается ли алмаз в течение миллионов лет, или быстро, а миллионы лет лишь поднимается на поверхность? Уникальность искусственно синтезированного камня в том, что человек его способен сделать всего за неделю.

— Есть ли конкуренция между разными способами производства? Петербургский стартап New Diamond Technologies, создающий самые большие искусственные алмазы в мире, используют HPHT.

— Они — не конкуренты, потому что рынок огромный, как мне кажется. NDT — лидеры мирового рынка ювелирной промышленности. Мы используем их подложки для роста наших CVD. Но использовать их для промышленного роста очень дорого. CVD способствует коммерческому росту, сильно уменьшает стоимость, увеличив при этом качество. Но при этом сегодня рынок пока невозможно ощутить, потому что это новый материал.

— Вы взаимодействуете с государством?

— Мы ничего не берем от государства, мы не влезаем ни в какие ФЦП (Федеральная целевая программа — «Хайтек»), ни в какие гранты Минобрнауки — я с этим очень аккуратен. Влезть в гранты легко, но теряется гибкость. Инновационный продукт — это возможность менять свою стратегию каждые три месяца. А влезая в грант, нужно следовать тому, что там написано. Это идиотизм полный.

Я ориентирован на коммерческий результат, а не на деньги, которые я хочу с гранта получить. Если бы я хотел только получить деньги с гранта, то жил бы великолепно. Хорошие ученые могут зарабатывать по $15-20 тыс, работая только на гранты. А гранты — это от января до декабря, если вообще не растянуты на несколько лет.

Количество льгот, которое сегодня предоставляются в России, сравнимо с Сингапуром, Израилем, Америкой. Россия — одна из передовых стран по поддержке запуска высокотехнологичных стартапов. Ты можешь использовать льготы на уровне создания проекта. Но вывод на производство, на рынок — на этом уровне уже дисбаланс. Если ты хочешь капитализироваться, то это в России сделать очень тяжело.

Два года назад, когда я планировал все, казалось, что мы такие все инвестиционные ребята, прекрасно мыслящие, стратегически видящие, во сне можем стратегию написать и реализовать, обладающие колоссальным предпринимательским опытом. И вот сейчас быстро придем и получим результат. Но войдя в бизнес планировались одни деньги — а сейчас сумма инвестиций возросла уже в 5 раз. Стартап очень тяжело высчитать, поэтому он и называется стартапом, а не инвестиционным проектом.

— Это личные инвестиции?

— Мы пока частная компания, это наши собственные инвестиции. Я общался с одним крупным фондом, который инвестирует по всему миру в инновационные проекты. Россия на сегодняшний момент закрыта для инвестиций. Говорят — вывозите проект куда угодно. В Израиль — с удовольствием предоставим вам финансирование, в Америку — само собой. Мы будем использовать сторонние средства, но только если я буду понимать, что эти деньги будут не в ущерб мне.

У нас весь проект на капитализацию, на рынок, на продажи — я помешан только на этом. Мне не нужны деньги сегодня. Я так мыслю — если у меня нет стратегии на 5 лет вперед, я не поднимусь с дивана. И проектом заниматься не буду. Стратегия только на год — создать сегодня продукт, его продать и получить деньги — мне неинтересно. Нам очень тяжело так мыслить в России, потому что этого никто не понимает. Вся существующая финансовая система работает на обслуживание текущего сектора экономики. Венчурной культуры мышления, культуры инвестиций, у нас нет в стране.

— А это могут изменить отдельные люди?

— Могут. Люди, которые обладают капиталом. А кто у нас сегодня обладает капиталом? Люди, которые зарабатывали в 90-х годах. А их мышление, привычки, инвестиции — они склонны к каким-то стандартным продуктам. Инвестировать в недвижимость — пожалуйста, забрать что-то в суде — тоже. Простые механизмы зарабатывания денег, все стратегии — не далее, чем на один год. Инновационная стратегия стартапа — это минимум на три года. Это стратегия веры в продукт, команду, видения, это вариант доверия.

— Почему при всех сложностях вы решили делать бизнес в России?

— Если кто хочет что-то сделать в этой стране — надо не бояться, надо делать. Ни на кого не оглядываться, не смотреть ни на чьи истории. Понятно, что есть много перекосов. И с налогами, и с бюрократией. Но они везде есть. Мы, по крайней мере, попробуем. Если у нас что-то не получится, можем положить наш продукт в портфель, в виде нашей конструкторской документации, наших ноу-хау, наших технологий, и вывезти его в любую страну. Но хотелось бы, чтобы этого не было.

Мы наверное одни из тех — как нам все говорят — неправильно мыслящих. Но я считаю, что с учетом потенциала такой страны как Россия, делать это можно. И нужно.